"Каждый может стать Третьяковской галереей!"

Несмотря на огромную популярность татуировок в молодежной среде, социологические исследования свидетельствуют о сохранении в российском обществе неприятия к искусственным изменениям тела1, в

том числе татуировкам. 88 процентов опрошенных никогда не делали татуировок, 27 проц. осуждают людей с татуировками, а 58 проц. "относятся нейтрально"... Однако этот нейтралитет, скорее,

отрицательный - 27 проц., руководствуясь еще советскими представлениями, считают, что татуировка - знак, свидетельствующий о том, что ее обладатель сидел в тюрьме, а 43 проц. уверены, что

она говорит о желании выделиться. 34 процента указывают, что иметь татуировку неприлично2.

Истоки подобного отношения к данному явлению следует искать в советском прошлом. Широко распространены мифы о том, что "в советское время этого не было", "в СССР люди были поумнее, под

дикарей не косили", если татуировка и была, то только у заключенных. Даже в научных исследованиях иногда утверждается, что "в СССР нательные рисунки были под строгим запретом из-за

распространения тюремных наколок"3. Чтобы разобраться в этом вопросе, авторы изучили 1656 выпусков журнала "Крокодил" за 1950-1991 гг. и 102 альбома серии "Мастера советской карикатуры", в

которых проанализировали 29 808 изображений. Для понимания контекста и параллелей привлекались произведения художественной литературы и кинематографа. Татуировки встретились лишь на 0,23

процента карикатур.

Отношение к татуировкам на протяжении советской истории не было единым. В 1920-е гг. "шрамы украшали": повреждения тела считались признаком принадлежности к победившему классу и знаком

участия в революционной борьбе. В романе Федора Гладкова "Цемент" шрамы сравниваются с орденами, а "агитация телом" здесь - "характернейший переход от знаков, начертанных на теле, к знакам,

"накрепко впечатанным" в тело "нового человека"4. То, что происхождение шрамов не играло никакой роли, иронично обыграл М.А. Булгаков в "Собачьем сердце", заставив Шарикова приписывать себе

ранение "на колчаковских фронтах".

В официальной литературе того периода татуировка вполне могла быть у героев, если не совсем положительных, то и не однозначно отрицательных. Хотя татуировки и вызывали сложные ощущения у

самих обладателей. Достаточно вспомнить молодых строителей коммунизма в "Поднятой целине" М.А. Шолохова или "Городе на заре" А.Н. Арбузова, стесняющихся своих "ошибок молодости": "В годы

Гражданской войны молодой, двадцатилетний матрос Давыдов однажды смертельно напился. Он без сознания лежал на нижней койке, в одних трусах, а два пьяных дружка с соседнего тральщика -

мастера татуировки - трудились над Давыдовым, изощряя в непристойности свою разнузданную пьяную фантазию. После этого Давыдов перестал ходить в баню, а на медосмотрах настойчиво требовал,

чтобы его осматривали только врачи-мужчины"5. Маскулинность и непристойный рисунок татуировки комично сочетались с целомудрием главного героя, вынужденного ограждать окружающих от зрелища

собственной наготы (Рис. 1).

Татуировка украшала и другого знакового персонажа - Остапа Бендера: "На груди великого комбинатора была синяя пороховая татуировка, изображавшая Наполеона в треугольной шляпе с пивной

кружкой в короткой руке"6. Татуировка напоминала о его мелкоуголовном прошлом и подчеркивала наполеоновские мотивы в образе Бендера. Скорее всего, визуальный материал для этого

художественного приема не был полностью изобретен, а подсмотрен в реальности.

До второй половины 1930-х гг. татуировка, скорее, служила объектом иронии, чем осуждения. Так, в юмористическом словаре "Крокодила" 1936 г. татуировка объяснялась как "рисование на коже под

лозунгом "каждый может стать Третьяковской галереей" (Рис. 5). Вместе с тем, утверждение культа здорового тела не могло не изменить отношения к татуировке, которая могла стать препятствием

для дальнейшей карьеры.

Валентин Пикуль в автобиографической повести "Мальчики с бантиками" (1974 г.) вряд ли случайно оставил эпизод на приеме в Школу юнг, когда абитуриента выгнали без разговоров за татуировку.

Однако это не означает, что татуировка как институт полностью исчезла из советского общества. Уже в 1960-е гг. татуировка появляется на большом экране в популярных фильмах "Сережа" (реж. Г.

Данелия, 1960 г.) и "Бриллиантовая рука" (реж. Л. Гайдай, 1966 г.).

В 1958 г. "Крокодил" публикует шарж на писателя-мариниста Леонида Соболева, где член Союза писателей СССР изображен с множеством тату, призванных подчеркнуть его принадлежность к флоту,

просоленную ветрами и приключениями "морскую душу" (Рис. 6). Моряки традиционно воспринимались как одна из групп, активно украшавших себя татуировками, и в советской карикатуре это

восприятие поддерживалось. Можно вспомнить татуировку под тельняшкой у волка из мультфильма "Ну, погоди!". Татуировка моряков подчеркивала морские и пиратские образы. Однако во всех случаях

герои карикатур не вызывают негативных эмоций, в худшем случае - сочувствие или снисхождение. Морская татуировка - как правило, признак юмора, но не сатиры.

Любопытно, что, несмотря на распространенность татуировки в среде военных, в том числе и в Советской армии7, карикатурные изображения военнослужащих с татуировками практически не

встречаются, а единичные случаи отмечены уже в конце 1980-х гг.

При этом татуировка регулярно становилась знаком иностранных наемников, подчеркивая их низкий моральный облик, порой - откровенно зооморфный. Их тату представляли собой классические

армейские наколки: "Воевал в Анголе", "Не забуду Вьетнам" и т.д.

Но большинство карикатур с татуированными гражданами касались вовсе не моряков или военнослужащих, а обыгрывали повседневные сюжеты, которые так или иначе были связаны с частичным

обнажением: пляжи, медосмотры, туристические походы. Ключевыми персонажами подобных карикатур становились обычные люди.

Нередко подобные изображения были связаны с какими-то проявлениями несоветского поведения. Часто татуировка ассоциировалась с "низким моральным обликом" или "аморалкой", тогда в качестве

сюжета татуировки выступали имена многочисленных бывших возлюбленных. В изображениях 1950-1980-х гг. татуировка нередко считалась заведомой порнографией (Рис. 7). Любопытно, что в одном

случае карикатура даже была заимствована из журнала "Панч".

Татуировка была обязательной приметой хулигана. Неунывающий тюремный сиделец с пронзенным сердцем на плече в исполнении В. Уборевича-Боровского подшивает робу в соответствии с модными

тенденциями 1985 г. (Рис. 8). Это редкий случай, когда мы имеем дело с криминальной татуировкой советского заключенного в карикатуре.

Еще одной группой татуированных граждан в советской сатире были, как ни странно, "дикие" туристы. В рисунках А. Клищенко бывалые туристы татуированы от груди до пят, их наколки - это

маршруты походов (Рис. 9).

Иногда важность приобретал не только сам факт татуировки, но и ее содержание. Например, стандартной для советской сатиры теме борьбы с молодыми тунеядцами, живущими за счет родителей, очень

удачно подошла классическая татуировка "Не забуду мать родную". Она же обыгрывалась в карикатуре с надписью "Не забуду правила движения для пешеходов". Тяжелая жизненная траектория персонажа

карикатуры В. Соловьева отражена в его татуировках (Рис. 10).

Иногда через татуировку карикатуристы высмеивали общечеловеческие слабости и фобии - например, боязнь уколов. Татуировка могла стать даже единственным способом докричаться до бездействующих

коммунальных служб (Рис. 11).

Очень редко татуировки фигурировали в сюжетах, связанных с религией. Например, Каин, просящий взять его на поруки, отсылает нас к взаимосвязи татуировки и хулиганства. Лев Самойлов на одном

из рисунков даже изобразил дьявола с татуировкой "Нет в жизни счастья" (Рис. 12).

Иногда обладатели татуировок показывались не как маргинальные, а как недалекие персонажи. Юмористическая словарная статья про наколку подчеркивала, что в ней содержится информация, которую

"автор-носитель не способен удержать в голове". Еще один персонаж расписал себе татуировками части тела. Герой рисунка Бориса Савкова - прогульщик и пьяница, для которого татуировка

определяет его жизненное расписание (Рис. 13).

Карикатурные татуировки высмеивали карьеристов и подхалимов. Например, изображались ответственные работники, которые выкалывали у себя портреты вышестоящего начальства. Здесь можно найти

параллели с традицией уголовного мира изображать вождей мировой революции8. Позднесоветская визуальная сатира также обыгрывает эту тему в сюжетах "Не забуду ЦК ВЛКСМ" (Рис. 14).

В позднесоветских карикатурах татуировка стала рассматриваться, пусть и в юмористическом ключе, но как искусство - "Выставка авангарда". Другое направление - татуировка как часть молодежной

субкультуры. В 1988 г. художник Е. Осипов изобразил толстопузого чиновника от культуры, которому "поступило указание: быть ближе к молодежи" с наколкой "Heavy metal", скейтбордом и кожаной

жилеткой.

Татуировка, как и многие другие явления в карикатуре, например, алкоголизм, однозначно ассоциировалась с мужскими персонажами. Количество и разнообразие сюжетов и жанров, посвященных

татуировке в советской официальной сатире, говорят о распространенности явления. Об этом вспоминают и очевидцы, в частности, тату-мастер Роман Беленки: "Неудивительно также и то, сколько

тюремных татуировок мы видели на пляже. ...изображения икон, церквей, чертов и кошек. Я был поражен, мне, должно быть, было семь или восемь, и я даже не знал, что это были тюремные

татуировки - и я даже как-то позабыл о них, пока не вышла книга Russian Criminal Tattoo9. По-русски они назывались просто - наколки"10.

В палитре художников-карикатуристов изображение татуировки стало одним из многофункциональных инструментов, обозначающих сложность и неоднозначность персонажа. Например, тягу к прекрасному,

романтические устремления и полную приключений и амурных похождений биографию в молодости, "крик души" и, конечно, его мужские качества и способность переносить боль. Нередко татуировка

становилась своего рода лазейкой для полуподпольного показа эротических сюжетов в официальной советской сатире. Татуировка не была атрибутом одних лишь заключенных, но изображалась как часть

повседневной городской культуры, которой она, по всей вероятности, и являлась.