Французский хореограф поставил балет в театре сац - российская газета

ЧТО ДЛЯ ВАС ЗНАЧИТ ОБРАЗ НИЖИНСКОГО? ПАТРИК ДЕ БАНА: Нижинский открыл двери для танцовщиков всех поколений. До него мужчины в балете только носили девушек, стояли за балеринами. Нижинский

смог выстроить собственную легенду, сделать фигуру мужчины в танце самодостаточной. Он изобрел, открыл неизведанную дорогу. В этом с ним может сравниться только Морис Бежар. ЕСЛИ С НИЖИНСКИМ

ВЫ ВСТРЕТИТЬСЯ НЕ МОГЛИ, ТО С БЕЖАРОМ ВАМ ДОВЕЛОСЬ РАБОТАТЬ. КАКУЮ РОЛЬ ОН СЫГРАЛ В ВАШЕЙ ЖИЗНИ? ПАТРИК ДЕ БАНА: В течение пяти лет Морис был воздухом, которым я дышал. Мне было

шестнадцать, когда на каникулах в Париже мой приятель однажды включил видеокассету с записью балета Бежара. Это был "Гелиогабал". Мне предстояло еще два года учиться в школе

Гамбургского балета, но с того момента я понял, где хочу быть и почему. После школы я думал только о труппе Бежара. На просмотре он присутствовал минуту или две. Я решил, что провалился. Ко

мне подошел кто-то из репетиторов, попросил показать какие-то поддержки с девочками и вскоре вернулся с моим контрактом. Работа с Морисом Бежаром - самый-самый лучший шанс, который я получил

в жизни. Он раскрыл мое сознание, показал все возможности танца. У него был собственный взгляд на мир, и он умел показать его своими глазами. У нас преподавал Азарий Плисецкий из Большого

театра и танцевала Сильви Гиллем - все это было частью мира Мориса. Для меня это был рай. Сюжет у меня есть абсолютно точно. Я не тот хореограф, который рассматривает балет с

интеллектуальной точки зрения ТЕМ НЕ МЕНЕЕ ВЫ РЕШИЛИ ПОКИНУТЬ ЭТОТ РАЙ. ПОЧЕМУ? ПАТРИК ДЕ БАНА: Из 12 месяцев восемь мы проводили на гастролях. В этом графике я прожил пять лет. Но однажды в

Милане на нашем спектакле оказался Начо Дуато. Он спросил, не хочу ли я присоединиться к его Национальной танцевальной компании Испании на положении ведущего солиста. Я принял приглашение.

ЧТО ПОДТОЛКНУЛО ВАС К САМОСТОЯТЕЛЬНОЙ ПОСТАНОВОЧНОЙ РАБОТЕ? ПАТРИК ДЕ БАНА: Я никогда не хотел ставить. Мечтал, что у меня будет своя ферма - лошади, овцы, может быть, пара коров, собаки...

Но Начо каждый год устраивал мастерские, на которых танцовщики что-то ставили. И однажды он спросил: "Почему бы тебе не принять участие?" Я решил, что попробую, и, к моему

удивлению, у постановки был успех. На следующий год - опять. На третий раз Начо предложил сделать репертуарный спектакль... КАК ВЫ ПРИШЛИ К ИДЕЕ "СВАДЕБКИ"? ПАТРИК ДЕ БАНА: Идею

нашего сотрудничества предложила Алевтина Иоффе, главный дирижер Детского музыкального театра имени Сац. Она сказала, что увидела мою постановку для Светланы Захаровой и захотела работать со

мной, оценив музыкальность. Она очень сильная женщина, и с ней мне захотелось сделать что-то сильное. Тогда я сразу подумал о "Свадебке". Несколько лет назад я ставил "Весну

священную" в Новосибирском театре, и первой частью там исполняли "Свадебку" в оркестровом варианте, без танца. Когда я слушал эту музыку из-за кулис, думал: "Очень хочу

сделать это! Было бы прекрасно сделать единый вечер, в котором соединены "Весна священная" и "Свадебка". У ЭТОГО БАЛЕТА ИНТЕРЕСНАЯ ТРАДИЦИЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЙ. ОНА ВКЛЮЧАЕТ И

СЮЖЕТНЫЕ РЕШЕНИЯ, И АБСТРАКТНЫЕ. ЧТО БЛИЖЕ ВАМ? ПАТРИК ДЕ БАНА: Сюжет у меня есть абсолютно точно. Я не тот хореограф, который рассматривает балет с интеллектуальной точки зрения. Я иду

скорее от анимализма, прислушиваясь к своим животным инстинктам. Даже в своих абстрактных балетах я заставляю людей плакать. В нашей "Свадебке" я пытаюсь поговорить не о

Нижинском-танцовщике, а о Нижинском-человеке. В прологе мы оказываемся в одной из психиатрических лечебниц, где находился Нижинский. Он шепчет что-то самому себе, разговаривает с духами обо

всех прекрасных "свадьбах", которые были у него в жизни. И наша "Свадебка" - это всего лишь иллюзия. То, что происходит в голове Нижинского. Не нужно быть интеллектуально

подкованным, чтобы говорить об эмоциях. Вы просто должны чувствовать боль другого человека.