Алексей Рыбников: "Коту в сапогах" я обязан тем, что вообще стал композитором

- Сейчас я весь в киноработе. И все проекты - масштабные, ответственные, творчески необычные для меня, несмотря на весь мой большой киноопыт. Как фильм "Волкодав из рода Серых псов" Николая

Лебедева, с которым я работал над фильмом "Звезда". Это будет первый отечественный фильм-фэнтези. Действие происходит в доисторической Руси. Там есть все атрибуты блокбастера, например,

сражения с мистическими существами. Но это совсем новый, нетрадиционный блокбастер - без войны, преступлений, "мочиловки", того, что себя уже исчерпало. Это захватывающее зрелище, полет

фантазии. И моя музыка должна этот полет передать.

Безумно интересен и другой проект - фильм "Андерсен", который снял Эльдар Рязанов. С Эльдаром Александровичем я первый раз работаю, и работа эта непростая. Потому что первое, что говорит

Рязанов: "Я в музыке ничего не понимаю. Можно, я здесь просто поприсутствую". После чего начинает вмешиваться в каждую ноту, причем вмешивается абсолютно по делу. В результате в процессе

записи иногда меняется вся музыка, причем к лучшему.

- Вы написали музыку более чем к ста фильмам. Это и "Приключения Буратино", и "Тот самый Мюнхгаузен", и "Вам и не снилось"... А каким было ваше кинокрещение?

- Фильм Евгения Фридмана "Остров сокровищ". И надо сказать, что это было почти боевым крещением. Во-первых, я был абсолютно не уверен, что мою музыку возьмут. Во-вторых, фильм снимался в

Крыму, где разыгралась холера. Прорываться туда мне пришлось с трудом - давал подписку, что не вернусь до окончания карантина. А летел в самолете, где было всего шесть врачей. Я приехал в

Ялту. Женя дал мне ключи от комнаты с разбитым пианино. И сказал: "Вот тебе четыре дня на то, чтобы сочинить музыку, а потом решим, будем мы работать вместе или нет". Помню, как там сидел и

забыл про все. Передо мной были только образы любимой в детстве книги. И я сочинил музыку, а Женя сказал: "Все! Это то, что надо". После чего я благополучно из Крыма сбежал.

- Те проекты, в которых я работал, например, "Дело о мертвых душах" Павла Лунгина или "Заяц над бездной" Тиграна Кеосаяна, показывают, что наш нынешний кинематограф достоин своей

исторической ретроспективы. Вообще же смотрю мало чего и в кино хожу мало.

- А как поживает Театр Алексея Рыбникова, он же музыкальная студия композитора?

- Своей сцены у нас по-прежнему нет. Но мы тем не менее работаем. Недавно выпустили спектакль "Бу-ра-ти-но!", который идет на сцене Театра Терезы Дуровой.

- Опять. Буратино - герой на все времена. Дело в том, что фильму уже 30 лет, а мне захотелось, чтобы сказка зазвучала по-современному. Это музыкальный спектакль для детей. За такие жанры

сейчас мало кто берется. Вот мне и захотелось детишек порадовать. И самому ужасно любопытно было. Знаете, как интересно наблюдать, как дети завороженно смотрят спектакли.

"Буратино" оказался интересным не только мне, но и театральным звездам, которые в нем играют, - Светлане Немоляевой, Александру Лазареву, Федору Чеханкову и другим. Вот уж ни за что не мог

подумать. А они с таким удовольствием играют и поют! Кстати, "Буратино" поставлен и в Петербурге, и в Минске. В Минске спектакль поставили еще два года назад. И он уже получил премию

"Золотой Витязь". Собственно, он меня и сподвиг - когда я увидел, как во время спектакля дети танцуют, веселятся. Вообще же сам наш Буратино и родился в Минске: фильм снимался на студии

"Беларусьфильм".

- Чувствую, сказочная тема с вами неразлучна. Вот и во время вашего юбилейного концерта в Большом зале Консерватории исполнялась сюита из балета "Кот в сапогах".

- Началось все с того, что я с треском провалился на экзамене в музыкальную школу: не смог ни спеть, ни ритм простучать. Но моя мама, донская казачка, - у нее характер несгибаемый - повела

меня в Гнесинский институт в педпрактику, и два года со мной занимались студенты. В результате я поступил сразу в третий класс Центральной музыкальной школы для одаренных детей. И сразу

начал сочинять. Обожал музыкальный театр. А моя мама - кошек. У нас в доме жили по 10 кошек, в том числе беспризорные. Так что на "Кота" меня вдохновила живая натура. Начал писать свой балет

в 10 лет, в 12 закончил. Конечно, очень хотел свою музыку кому-нибудь показать. А папа мой был скрипачом в оркестре кинематографии. И как-то на записи какого-то фильма подошел к Араму

Ильичу Хачатуряну и попросил мое произведение прослушать. Арам Ильич не только "Кота" прослушал, но и сразу взял меня в свой класс. Потом я и консерваторию, и аспирантуру у него закончил.

Так что если бы не "Кот", моя композиторская судьба, возможно, не сложилась бы.

- На вашем юбилейном концерте прозвучала и "Юнона". Разве Большой зал Консерватории и рок-опера совместны?

- Так в том-то все и дело, что "Юнона" была написана именно как симфоническое произведение. И на двух миллионах пластинок, которые в свое время разошлись, не было никаких рок-групп,

бас-гитар, ударников. Там был Государственный оркестр СССР, Академический хор. Там вообще не было никакой рок-оперы - была опера симфоэлектронная. Рок-опера появилась уже позже, в Ленкоме, и

во многом из-за того, что там не было большой оркестровой ямы, места для хора. А в консерватории все прозвучало так, как было написано. Моя же мечта осуществится тогда, когда все будет

поставлено вместе, как спектакль - с актерами, но с большим оркестром, хором. Это абсолютно новый жанр.

- Не хочет ли посодействовать осуществлению вашей мечты великий модельер, продюсер и меценат Пьер Карден, который, как известно, организовал гастроли "Юноны" в 1983 году в Париже, а сейчас

готовится ко вторым, юбилейным?

- Для его театра такая идея не годится - он слишком маленький. Вообще же Карден предлагал мне несколько вариантов сотрудничества - не буду говорить, какие.

- А почему в начале вашего пути, когда вы работали в чисто симфоническом жанре, вас отстранили от концертных залов, а Союз композиторов даже слал на вас в ЦК докладные записки?

- Я просто не вписывался в существовавшую структуру: либо ты официальный композитор, который пишет нечто, приветствующее партию, либо ты должен стать диссидентом. Ни то, ни другое мне не

подходило - меня интересовала сама музыка. Свою первую симфонию я посвятил Хачатуряну, а вторую и третью написал в стол. В стол писать не хотелось. И это просто перестало быть интересным.

Зато интересной стала появившаяся рок-музыка, захотелось экспериментировать, исследовать новые формы музыкального языка.

- И все же, сугубо аадемическая композиторская школа - и вдруг рок. Интересно, что бы сказал про "Юнону" Арам Ильич?

- Думаю, похвалил бы. Он, хотя и был строгим симфонистом, все жанры любил. Я вообще считаю, что первую рок-музыку он и написал. Это "Танец с саблями", где такая чудовищная энергия, такой

чудовищный ритм! Куда там Пресли со своим рок-н-роллом! Наверное, Арам Ильич и роковые настроения во мне зародил. Мама рассказывала, как у меня глаза горели, когда по радио я слышал "Танец с

саблями". Вообще же я только сейчас понимаю, какой смелостью с моей стороны было, будучи совершенно академическим музыкантом, шагнуть в дебри рока. На этом пути можно было запросто

погибнуть: эта музыка расцвела и увяла, и можно было сгинуть вместе с ней.

- Что подвигло вас стать президентом недавно прошедшего в Москве фестиваля музыкального театра?

- Огромное количество музыкальных коллективов и их желание, как и мое собственное, экспериментировать. Коллектив из Беларуси, например, представил постановку по мотивам чеховского "Вишневого

сада" в жанре пластической драмы: на сцене не было спето ни одной ноты, все выражалось только пластикой. Вообще в современном искусстве не нужно бояться экспериментировать. Даже если в

плохом спектакле будет 10 процентов прорыва, уже хорошо. Не надо бояться делать глупости!

- А что вы вообще думаете о перспективах отечественного музыкального театра? У нас ведь сейчас такая мюзикломания разыгралась. Возможно ли появление в России чисто российского мюзикла?

- Мюзикл - интернациональное искусство, как симфония, балет, опера. Другое дело, что мы так резко бросились в сторону Запада, поставили так много западных спектаклей. Освоили, наелись и

сейчас должны сделать новый шаг.

- В советское время вам приходилось идти в контратаку, пробивая свое творчество. Но не сложнее ли сейчас пробивать настоящее сквозь массу безвкусного, бездарного, заполонившего наши нынешние

всеразрешающие времена?

- Знаете, недавно мне в голову пришло одно мрачноватое сравнение, связанное с нашими временами. Представьте, что наступило солнечное затмение и все цветы увяли. А всяческие мхи и лишайники

почувствовали свою силу. Но, с другой стороны, не все так жутко: ведь востребованной оказалась и моя детская сказка, и киномузыка, и симфония, и "Юнона" уже 25 лет идет. Но за молодых людей

немножечко страшновато, потому что они считают: заниматься настоящим искусством сейчас бесполезно, нужно идти за спросом.

- Он написал много песен, музыку к фильмам, выпустил свой диск, но тоже не может определить точку приложения сил - так, чтобы обратить на себя внимание. Это сейчас очень сложно. Потому что

композиторы превратились в обслуживающий персонал: они обслуживают либо шоу-бизнес, либо сериалы. Эту печальную ситуацию можно поправить неким государственным вмешательством. Сейчас у нас

проходит очень много разных фестивалей. Но нет таких, на которых бы звучала, как раньше, специально заказанная музыка, разных жанров и направлений. Так вот, государство может достойную

музыку заказывать, но и соответственно должно за нее и платить.

- Лично мне очень обидно за композиторов. Сейчас как-то не принято упоминать их имена. Называют лишь имена певцов. Не боитесь, что ваша музыка останется безымянной?

- Настоящее никогда не останется ни безымянным, ни забытым. Огиньский с его одним-единственным полонезом на века останется.

- Огиньский - на века. А один известный композитор сказал мне, что "Юнона", а значит и вы, - на века. Вы это ощущаете?

Интернет-портал «Российской газеты» (16+) зарегистрирован в Роскомнадзоре 21.06.2012 г. 

Редакция не несет ответственности за мнения, высказанные в комментариях читателей.