Алмазный мой венец

АВТОР ПИСАЛ ЭТИ МЕМУАРЫ В НАДЕЖДЕ, ЧТО ЧИТАТЕЛЬ ПОЛЮБИТ ЕЕ ГЕРОЕВ С ТОЙ ЖЕ СИЛОЙ, КАК ОНА САМА Когда в 1920 году Осип Мандельштам после скитаний по голодной стране приехал в Петроград и

устроился жить в Доме искусств, его спросили о документах. Он гордо ответил, что бумаги-то уж у него в порядке, и достал из кармана пиджака «удостоверение личности, выданное Феодосийским

полицейским управлением при Врангеле на имя сына петроградского фабриканта Осипа Мандельштама, освобожденного по состоянию здоровья от призыва в белую армию». Одного лишь наличия такого

документа хватило бы, чтобы угодить на Гороховую, 2, где располагалась ВЧК. Об этом и о многих других эпизодах поэтической жизни начала 20-х годов вспоминает Ирина ОДОЕВЦЕВА в книге «На

берегах Невы». Ее называл своей ученицей Николай Гумилев. В первый раз она увидела его осенью 18-го на лекции в Институте живого слова. Это была его первая публичная лекция. Он боялся ужасно

и из-за этого казался высокомерным. Он был очень некрасив: «продолговатая, словно вытянутая вверх голова, с непомерно высоким плоским лбом. Волосы, стриженные под машинку, неопределенного

цвета. Жидкие, будто молью траченные брови. Под тяжелыми веками совершенно плоские глаза». Он был и в самом деле похож на «идола металлического», как сам писал в одном из стихотворений, к

тому же косил и слегка косолапил. ОДОЕВЦЕВОЙ довелось общаться с Блоком, Кузминым, Сологубом, Андреем Белым – чуть ли не со всем петербургским «иконостасом» серебряного века российской

поэзии. Про Белого рассказывали, что он похож на ангела, волосы как золотое сияние, ресницы опахала… Но первое впечатление оказалось другим: «Маленький. Худой. Седые, легкие как пух волосы

до плеч. Черная атласная шапочка не вполне закрывает лысину. Морщинистое, бледное лицо». Но «большие, светло-голубые, сияющие, безумные глаза». Он говорил не останавливаясь, затопляя все

вокруг всплесками звуков и слов. Наверное, он был одним из звуколюдей из его же стихотворения. Ирина Владимировна вышла замуж за поэта Георгия Иванова, и в 1922 году они эмигрировали в

Париж. Впрочем, то, что происходило за границей, – это совсем другая история.