Капралов памятник сварил себе на юбилей

Без малого четырёхметровая фигура распятого разбойника в обозримом будущем не украсит город. Сразу два оппонента найдут общий язык в борьбе с высказыванием художника. Разбойник на кресте

вскинул руки, но не к небу, не моля о помощи небеса, а словно дирижируя толпой напыщенных людишек, занятых клоунадой социальных ролей. В сердце разбойника нашел себе место Владимир Ильич, на

колене рядом с постаревшим никуда не летавшим Икаром уселся ГАГАРИН, бюст ШУКШИНА еще не занял своего места в руке у клоуна-литератора. Таким образом, обиженными могут посчитать себя как

коммунисты, так и православные, а еще, до кучи, и члены Союза писателей. Думать труднее, нежели соответствовать. Впрочем КАПРАЛОВ на любовь масс и не замахивался. Его философия проста: если

нужно сделать двести пятьдесят халтурных работ, чтобы иметь возможность сделать двадцать пять настоящих, нужно их сделать. В Москаленках у КАПРАЛОВА дом, двор, мастерская. В полисаднике

стоят скульптуры. В народе он наверняка, слывет чудаком, впрочем полезным. Недавно металлоориентиованные алкаши сперли у одной скульптуры две клетки. Сперли, словно нашли способ

конвертировать искусство в деньги. Теперь металлических скульптур КАПРАЛОВ для всеобщего обозрения не выставляет. Время от времени маэстро навещает старый друг Вячеслав СЕМУШКИН, бьющийся

словно рыба об лед, со своим Центром современного искусства. Вместе они выпивают по рюмочке и ведут беседы за житье-бытье. По всему получается, что хлеб художника – самый тяжелый хлеб, но и

самый вкусный. Кризис не кризис, когда есть электричество и электроды. Можно варить. А для пионера омского арт-рынка СЕМУШКИНА поездка к другу — это как зайти в некий зал воображаемого

Центра современного искусства, за стенами которого существует единственная на данный момент возможность перевода искусства в денежные знаки, это обратное движение материи – из космоса в

хаос. Но воображаемое пространство мало-помалу обретает плотность и тридцатого апреля станет вполне реальным, пусть не на долгое время, но время станет другим, и уже не на время лишь.

Навсегда!